Социальных взрывов в России пока не будет — нет ни возможности, ни потенциала
Лев ГУДКОВ, директор «Левада-центра»

Основная масса населения России очень консервативна, депрессивна и бедна

Российский средний класс, несмотря на опасения потерять все, лоялен к власти. А хронически недовольная среда слабо способна к солидарности и активным действиям, по-прежнему надеясь на государство.

Отсутствие социальных взрывов в России можно объяснить еще и особыми социальными страхами, свойственными нашим гражданам. Солидарность основана на доверии к людям. А у нас радиус доверия крайне узок. Около 80 процентов населения считают, что окружающим нельзя доверять и надо быть очень осторожными в общении. Поэтому верят и заботятся только о самых ближних. Кроме того, жизнь людей определяется страхом потерять то, что у них есть уже сегодня, а не стремлением достичь чего-то более значимого.

Бытует мнение, что события в арабском мире могут повлиять на политические пристрастия россиян. Но я думаю, что параллели эти очень далекие, а аналогии не очень уместны.

Ситуации совершенно разные.

Там прорыв осуществился за счет появления — по крайней мере, в Египте, — образованных людей. Условно говоря, среднего класса. Которые не находили себе места и не видели будущего в условиях правящей диктатуры. Поэтому там, на фоне модернизационных процессов, сложились определенные группы, которые чувствовали себя бесперспективными.

У нас ситуация другая. У нас таких массовых волнений и социальных взрывов я не вижу. Нет ни возможности, ни потенциала. Поскольку часть более продвинутых, более обеспеченных групп довольно много получила в ходе последних лет. Они в основном связаны с властью. У них есть доход.

Хотя они тоже в последние месяцы сильно встревожены потерей перспективы, нестабильностью политики и нестабильностью режима. Но в принципе они лояльны к власти.

А основная масса населения России очень консервативна, депрессивна и бедна. И видит во власти ту силу, которая может вывести их из этого состояния или, по крайней мере, не ухудшит их положение.

Сильно заметно недовольство в социальной среде, но это — хроническое недовольство. Это хронически недовольная среда. Она очень слабо способна к солидарности и к активным действиям. И надеющаяся на власть, которая не допустит ухудшение привычного. Они не хотят лучшего.

Эти люди не очень представляют, как возможна лучшая жизнь. Они понимают советскую жизнь, советские формы организации. Поскольку там очень мало что поменялось.

Идет деградация социальной инфраструктуры на селе и в малых городах. В этой зоне. Новых форм не появляется или они имитируют прежние формы — колхозы и прочее. Поэтому основная часть социального недовольства не парадоксальная. Она обеспечивает поддержку нынешнего режима. Она не разрушительна для режима.

И есть надежда на власть. На то, что, наконец, она наведет порядок и вернет то, что люди утратили: бесплатное образование, бесплатную медицину, определенный уровень жизни. Бедный, но гарантированный. Собственно это — предел ожиданий большинства людей.

То, что у нас называется средним классом — то есть очень узкая и продвинутая группа более обеспеченных людей, — могла бы быть источником изменения. Если бы она действительно поняла нарастающую угрозу своему существованию. А это: нестабильность, отсутствие новых институтов, независимого суда, несвобода средств массовой информации, доступа к телевидению, доступа к политической деятельности. То есть все то, чего сейчас мы лишены.

Но риски в сознании этого узкого слоя слишком велики. Поэтому возникает оппортунизм. С одной стороны, колебание между поддержкой и страхом потерять свое положение. И второе — миграционные настроения. Когда прежде чем что-то менять, люди задумываются, а не пора ли собирать чемоданы.