mamlas

В рубрике «Промысел Божий» я хочу расширить Ваши представления о традиционных народных промыслах.

Многие склонны считать, что промысел - нечто возвышенное, утонченное. На самом деле все не совсем так: промысел - средство выживания, ответ на вызов, который бросает данному обществу Судьба. Другое дело, что люди принимают вызов с достоинством и научаются в рутинной работе выискивать красоту. Либо не научаются - тупо повторяют наработанные приемы и штампуют, штампуют, штампуют...

Об этом стоит рассказать, ибо при любом раскладе перипетии жизни весьма своеобычны.

Фото и текст
© Геннадия genamikheev Михеева

В оглавление

Город Глупов берется за ум
Репортаж с Тверской земли

Вообще-то на жителях волжского городка Калязин лежит печать смертельной обиды. За все. И прежде всего за то, что однажды не слишком умные руководители пытались город погубить. В прямом смысле этого слова: они его затопили.

Но не полностью. Проект Угличского водохранилища предусматривал перенос нижней части города на высоты, что и было осуществлено, хотя вполне реально было построить дамбу, такую же, как в других таких-же в принципе прекрасных волжких городках Юрьевец, Кинешма или Хвалынск. Но хитрость-то была в том, что город некогда считался духовным центром. Вот этот духовный центр, включая Троицкий монастырь и Никольский собор, просто-напросто взорвали, а жалкие остатки опустили в пучину вод. Оставили одну только колокольню, как теперь выясняется для того, чтобы приспособить ее для тренировок парашютистов. Вот и стоит теперь колокольня Никольского собора, став главной достопримечательностью города-страдальца.

Вообще город получил свое название в честь боярина Ивана Коляги, пытавшегося убить преподобного Макария, основателя Троицкого монастыря. Этот факт говорит о многом.

Есть у калязинцев еще одна, правда, менее глубокая обида. Почему-то город не пришелся по душе многим русским писателям. Да что там писателям - царям! Николай I послал своего сынишку, будущего императора-освободителя Александра в путешествие по России с целью ознакомления с нравами державы. Он обязал сынишку посылать регулярные доклады с дорожными впечатлениями. Так вот, из Калязина царевич сообщал: “...Нигде народ не встречал меня с таким остервенением от радости... я точно Бога благодарил как выбрался из этого ужасного Калязина...” Примерно в том же роде отзывался драматург Островский, который писал из Калязина другу: “...Тарантасом расшибло мне ногу, и вот уже полторы недели я лежу без движения. Положение больного в отдаленном уездном городе - это ужас!..”

Но больше всего “подсуропил” великий сатирик Салтыков-Щедрин. В сущности, Калязин - его родина, потому как вырос Михаил Евграфович в Калязинском уезде, в селе Спас-Угол (правда потом мужики его имение сожгли), то есть самый что ни на есть земляк, но среди калязинцев живо убеждение о том, что город Глупов из “Истории одного города” - это и есть Калязин. Уже только потому что в книге влаственный идиот Угрюм-Бурчеев сначала разрушил город, а после, при попытке остановить реку, утопил его жалкие остатки. История сохранила еще один факт: однажды, будучи тверским вице-губернатором, Салтыков-Щедрин привез в Калязин ревизию, в результате которой были вскрыты “вопиющий произвол властей, процветающее взяточничество, подлоги, воровство казенных денег и имущества”. Возбудили уголовные дела, но в летописи города не сохранилось сведений о том, что уличенные в коррупции и самодурстве достигли возмездия. Скорее всего, как и в наше время, они ушли на повышение или в бизнес.

Наверное, потому что я не писатель и не принц, город я ругать не стану: он действительно мил, уютен и Калязин вполне можно назвать самым сонным (точнее, тихим) русским городом, в котором реально отдыхает душа. Даже странно, что нрав калязинцев таков, что словосочетание “самый сонный” воспринимается ими как оскорбление (простите уж, но это действительно так). Другие бы радовались и развили у себя рекреационный или какой-нибудь медитативный бизнес.

Факт, что Калязин относительно недавно стал … матрешечной столицей России. Правда, подпольной. Легально в городе действует только предприятие “Кречет”, владелец которого Григорий Краснов является еще и основателем этого промысла. По слухам, расписывает матрешки чуть не половина города. Только делают это мастера тайно, скрываясь от налоговиков в глубоких подвалах. Страх за свое относительное благополучие – вот что движет калязинцами. В России сотни промыслов, корни которых уходят в легенды и сказки, и только здесь, в Калязине, можно вполне реально пообщаться с настоящим основателем ... Это даже круче, чем сказка!

Встретились мы в “Кречете”, в двухэтажном доме постройки позапрошлого века. Григорий далеко не старый человек, а его супруга и одновременно начальник цеха декоративно-прикладной росписи Анастасия - совсем еще молодая женщина. Кроме матрешек, предприятие Красновых делает мебель.

Начало промыслу было положено в 97-м году, как считает Григорий, совершенно случайно. Он работал инженером-строителем, ну а начал он с идеи производить красивую, но не слишком недорогую мебель. Страна уже десяток лет существовала в условиях рынка, казалось бы, все возможные “ниши” для бизнеса были заняты, тем не менее, он решился пуститься в это весьма рискованное “плавание”. И почти сразу же судьба столкнула его с матрешками. Краснов закупал оборудование в Подмосковье и там познакомился с человеком, который как раз матрешками и занимался. Тот сам предложил приобщиться к промыслам и главное, по мнению Григория, профессиональным матрешечником двигала идея разыскать дешевую рабочую силу - ведь москвичи (точнее, жители Подмосковья) “заламывали” за свои творческие труды слишком высокую цену. Ох, не подозревал фирмач, что в “вечно сонном” Калязине спит столько талантов!

Калязинская матрешка пошла, даже несмотря на то, что по идее матрешечный “бум” в стране давненько прошел и конкуренция среди производителей весьма высока. В сущности, претендовать на звание матрешечного центра мог бы любой город или село, ведь сама-то идея лежит на поверхности, но ведь, как известно, ничего случайного в мире не бывает и если здесь обнаружились истинные таланты, то значит почва была подготовлена.

10.

По мнению Красновых, для матрешки нужно только помещение, краски, “белье” (заготовки, которые закупаются в Нижегородской области, т.к. под Калязином не растет столько, сколько нужно липы), руки и... фантазия, фантазия и еще раз фантазия. Сейчас непосредственно матрешкой на “Кречете” заняты около 70 человек, а всего процесс обучения прошли больше 200. Получается большинство, обучившись, ушли и теперь они занимаются матрешкой самостоятельно. Но, нелегально. Что там, в подполье, творится, Красновы не знают, но судя по всему работа там кипит и посредники, поставляющие “белье” и забирающие готовые вещи, в Калязин заезжают часто. Сами же Красновы учатся работать самостоятельно: все чаще представители их фирмы ездят в столицу и продают калязинских матрешек на ярмарках или сдают в салоны. Положение обязывает: “Кречет” имеет официальный статус предприятия народных промыслов. На очереди открытие собственного матрешечного магазина.

11.

Еще когда все начиналось, по сути никто не умел рисовать и обучение шло “по-горячему”, на примерах других промыслов. В сущности, кроме плетения на коклюшках, в Калязине никогда не было других художественных промыслов, а потому “калязинский” стиль приходилось сочинять на ходу. Вначале Григорий пригласил профессионального художника, директора Калязинской художественной школы Михаила Стоячко. Но вскоре он понял, что профессиональный художник промыслу не нужен. И они рассталась, и даже поссорились. Теперь на производстве нет ни одного человека с художественным образованием.

12.

К тому времени сформировался круг художников, поистине виртуозов (практически, в матрешки приходили бывшие учителя, торгаши с рынка, швеи!) и теперь Красновы могут с гордостью заявить, что калязинскую матрешку узнают даже на московском Арбате. А это означает, что оформился местный стиль, передающий характер калязинцев. Никаких Путиных или Бараков Обам здесь не рисуют, изображают простые русские лица и какие-нибудь сказочные или бытовые сюжеты на “пузе”, зато знатоки отмечают, что лица калязинских матрешек несут в себе какую-то непередаваемую доброту, лучезарность. Это и есть “визитная карточка” калязинской матрешки. Кстати, Анастасия, которая и сама замечательно рисует, заметила, что на самом деле матрешечные мастерицы (мужчины на росписи почему-то не задерживаются) всегда изображают только себя. Вот вам и секрет доброты...

13.

Красновы не скрывают, что тем людям, которым они сдают свою продукцию, не нужны какой-то там стиль, воображение художника, им интересна только цена. Здесь мешают “подпольщики”, все время стремящиеся снизить качество в угоду количеству. Но ведь, если рассудить, любой промысел тем и хорош, что он существует в разных формах, тем более что люди ушли в подполье только из-за того, что в случае обнаружения их просто задушат налогами. В матрешечном деле нужно постоянно держать руку на пульсе рынка - чувствовать, что в данный момент нужно. Вот сейчас, например, растет потребление водки на душу население и значительную долю в продукции “Кречета” занимают художественные футляры для бутылок, которые, по сути, тоже матрешки. Вообще всяких видов матрешек, настенных панно, пасхальных яиц (сейчас они в моде) - сотни, и, чем больше каждый из самодеятельных художников их навыдумывает, тем лучше для предприятия. Ну чем не простор для творчества?

14.

Изначально люди пришли в матрешечное дело вовсе не из-за любви к искусству, а потому что “кушать хотелось”. Теперь многие по-настоящему загорелись художеством. Особенно Красновы попросили отметить мастера Ирину Булынину. Когда-то она делала обувь, но по молодости пыталась поступать в художественное училище. И здесь, как подарок, возможность творить, причем неограниченно, на нее свалилась сама, ведь то помещение, в котором расположен “Кречет”, как раз и было обувной фабрикой. Теперь Ирина Леонидовна сама обучает молодых, которые приходят в матрешечное дело.

Для полноты картины, чтобы у читателя не сложилось превратное впечатление, я встретился с художником, который участвовал в создании промысла, но ушедшим из “Кречета”, Михаилом Стоячко.

15.

Михаилу сами по себе матрешки не слишком интересны: он пейзажист и преподаватель и этого ему вполне хватает для гармоничной жизни - именно для этого он переехал в сонный Калязин из Твери. 97-й год он считает далекой историей: тогда Григорий пригласил его для того, чтобы помочь “раскрутить” промысел. Он показал Михаилу матрешку и спросил: “Можно так сделать?” Михаил ответил: “Это делал ремесленник, а не художник...” Они набрали несколько человек и Михаил начал их обучать. Тогда даже поговорка ходила: “Миша об искусстве - Гриша о деньгах”:

- Интересно, что все, кто приходил, считали себя художниками. А если по-честному, это была “серая масса”. Научить людей примитивному стандарту сложности не было - и до смешного доходило: “Эх, работы нет... идти что ли матрешек расписывать!” Матрешки были как бы последним волоском, за который можно было удержаться...

16.

Поссорились “Миша и Гриша”, по мнению Михаила, по несущественным денежным вопросам. Кстати, матрешек он до конца не оставил: по совместительству он для предпринимателя из Подмосковья (того самого, который искал дешевых исполнителей) придумывает новые “матрешечные” сюжеты, а так же обучает матрешечной росписи калязинских женщин. Один раз в их маленькую мастерскую нагрянули налоговики: поглядели, понюхали “ароматы” лака и поняли, что ловить здесь нечего. Пока.

...Перед самым отъездом спустился по улице Карла Маркса к колокольне, чтобы, возможно в последний раз, на нее глянуть. Улица обрывается, потом двести метров пустоты, а дальше, как какое-то недоразумение - колокольня, с чуть покосившимся шпилем. Тишину нарушает только скрип лопаты - пожилая женщина вычищает от снега дорожку. Вдруг она подходит ко мне:

- Вот с этого города и пойдет вся Россия...

- Почему с этого?

- А вот она - покаянная свеча России, здесь ведь много людей погибло, когда город затапливали. Они цепями себя приковывали. Верьте вы или не верьте, но эта покаянная свеча и есть спасение России. Не все только покаялись...

17.