Наши больше не придут?

[mamlas]

Указал putnik1

НАШИ БОЛЬШЕ НЕ ПРИДУТ
Не придется ли моим потомкам собирать свои котомки на потерянной для них земле?

Мой отец умер в декабре 1991 года в 70-летнем возрасте от остановки сердца. За два дня до его смерти я приехал к нему в больницу, он впопыхах обнял меня и со страшной неуверенностью в голосе спросил: «Сынок, зачем мне дальше жить?»

Я, пойманный врасплох вопросом, за которым вдруг восстала вся его жизнь, честно сказал: «Не знаю». И он не знал. Поэтому, я думаю, через два дня и умер. ©

---

Он в 41-м ушел на фронт со студенческой скамьи, попал в окружение, потом вышел к партизанам, с ними воевал в брянских лесах, получил орден Красной Звезды и множество медалей. А в 43-м стал военкором, и совсем недавно я обнаружил в Интернете его заметку «Скоро придут наши», извлеченную кем-то из «Партизанской правды». И эта заметка, написанная еще нетвердой юношеской рукой, потрясла меня до глубины души, до слез.

Скоро придут наши

В. Росляков

По развороченным тротуарам с воем носятся вражеские машины. Цокает о камни кованый фашистский сапог. Чужеземная, лающая речь вспугивает случайно залетевших птиц. Какой-то суетливый нерусский шум стоит в городе, шум, который поднимают бандиты в чужом доме, боясь, что их застанет хозяин.

А город молчит, суровый и непокорный, глубоко затаив злобу к своему разрушителю. Старинный русский, он только крепче приник израненным телом к родной земле и дышит суровой русской ненавистью.

В холодной нетопленой комнате, кутаясь в лохмотья, жмутся дети к исстрадавшейся матери. Сухими, выплаканными глазами женщина смотрит сквозь разбитое окно на мертвую изуродованную улицу. Гладит по головкам голодных ребятишек и, чтобы не плакали они, в сотый раз повторяет: «Скоро придут наши»...

Редко-редко появляются жители на улицах своего города. Опустив глаза, они проходят как тени, не здороваясь и не замечая знакомых, чтобы не стать невинной жертвой доноса фашистских шпионов. А ночью измученные принудительными работами и голодом люди засыпают с тайной, но твердой надеждой: «Скоро придут наши»...

Ночь окутывает Трубчевск. Но фашисты не прекращают черных дел. Из гестаповского застенка вырываются сдавленные крики и стоны русских людей, подвергнутых пыткам и издевательствам.

В такую ночь гитлеровцы налетели на детский дом для умственно отсталых детей, где находилось до 60 ребят, забрали детей и в сарае зверски перестреляли.

Школы, техникумы, где люди готовились стать свободными творцами жизни, гитлеровцы разрушили и привели в полное запустение. Фашистам, помешанным на идеях мирового господства, не нужна свободная наука, культура. Им нужен тупой и послушный раб, каким стал трусливый шкурник Подлинев, но каким никогда не был и не будет русский народ.

Гитлеровским дикарям не нужен красивый русский город. Они превратили прекрасные здания города в конюшни, выбили стекла витрин магазинов, вырубили, снесли танками высокие пирамидальные тополя, украшавшие улицы города Трубчевска.

На знаменитом среди трубчан месте под Шофой, где всегда ульем шумел городской рынок, где случайно встречались надолго расставшиеся друзья и знакомые, на старом разросшемся дереве синеют изуродованные тела повешенных. В мертвых остекленелых глазах застыли мука и ненависть, кричащие о возмездии. И город хранит эту лютую ненависть к палачам. Горожане, проходя мимо Шофы, сжимают кулаки.

Город помнит расстрел 9 советских женщин, совершенный варварами у построек машинно-тракторной мастерской.

Город не забудет предсмертных воплей 10 расстрелянных еврейских семей! Не забудет, как кричала молодая еврейка: «Жить хочу! Жить!». Ее вывели из толпы обреченных. А когда пулеметные очереди начали валить окровавленную мать, маленького братишку, девушка бросилась к родным трупам:

— Стреляйте, гады!.. Скоро придут наши, они отомстят...

Пуля оборвала ее крик, полный ненависти и угроз.

Город зовет к мести за расстрелянных фашистами героических патриоток русской земли, за кровь Веры Крысиной, Вали Белоусовой, Шуры Кулешовой.

Долгими зимними ночами ограбленный и оскверненный фашистами старинный русский город напряженно вслушивается в приближающийся гул советской артиллерии, куполами соборов ловит яркие вспышки зарева и чувствует всем своим русским сердцем: «Скоро придут наши».

И тогда все его камни оживут, зашевелятся и расскажут красным воинам о кровавых трагедиях, которые чинились фашистскими бандитами, расскажут... и потребуют черной фашистской крови.

Все слышали истошные крики обреченных. Все помнят эту жуткую кровавую ночь.

А из окон бывшей городской библиотеки в жуткую тишину ночи несутся пьяные голоса гитлеровской военщины. Здесь квартирует фашистское офицерье. С вечера сюда втаскивают русских девушек. Под мерзкий пьяный гогот фашисты, издеваясь, насилуют их и, насытившись муками несчастных, кованым каблуком выталкивают на улицу.

Камни города жаждут черной фашистской крови!

Город ждет: скоро придут наши...

Как ни лезут из кожи продавшиеся извергам подлецы, сея среди населения неверие в победу советских войск, жители города ненавидят поработителей и со дня на день ждут прихода Красной Армии, в рядах которой сражаются против фашистов их сыновья, отцы и мужья.

Редактор грязной фашистской газетки «Новая жизнь», издающейся в Трубчевске, некий Подлинев, вдохновленный объедками, которые бросает ему со своего стола хозяин-фашист, напечатал статью о том, как великолепно будет выглядеть город Трубчевск через пять лет...

Чернильная проститутка, по дешевке отдавшаяся баварским колбасникам, размечталась и рисует «восстановленный» и «благоустроенный» город. Предатель мечтает... А гитлеровские дегенераты топят печи книгами ограбленной городской библиотеки. Они жгут книги Горького, Пушкина, Толстого. Жгут потому, что они написаны русскими людьми, не привыкшими покоряться чужеземным захватчикам, потому, что в них дышит гордая русская душа, зовущая к борьбе за свою независимость, честь и свободу...

«Партизанская правда», 27 февраля 1943 год

Я вдруг загривком понял, почему мы победили в той войне. Была и битва под Москвой, остановившая план «Барбаросса», и Курская дуга, решившая исход войны, и еще много великих битв, но суть все же не в них. Даже если бы мы проиграли и под Москвой, и под Курском, все равно бы выиграли. Потому что миллионы людей думали и чувствовали так, как думал и писал мой папа. Эта его заметка была насквозь пропитана, и даже ощущение – написана единым духом, делавшим непобедимой нацию: что бы ни случилось, ни стряслось – наши придут!

И то, что они впрямь пришли и папины военные заметки оказались не брехней, а чистой правдой, в нем отлилось каким-то клеточным, неубиенным оптимизмом, с которым было бесполезно спорить.

Вера в этих «наших», синонимичных в его время советским людям, победившим фашизм, порожденный мировой буржуазией, до конца дней была самой твердой в нем. И когда пришла вся болтанка Горбачева, которой я сперва был воодушевлен, а потом разочарован, он с шуточным прикрытием его неистребимой веры говорил: «Ничего! Наши стоят под Тулой!» И чем больше я со своим фрондерством, не имевшим за спиной его Победы, спорил с ним, тем больше мне казалось, что они неким невидимым градом Китежем там и впрямь стоят…

Но вот и я достиг тех лет, когда надо иметь какой-то твердый Китеж за душой. Увы, он призрачен настолько, что с тем отцовским, большевистским и близко не сравнить. И еще я понял, в чем наше с ним главное различие. Он жил всю жизнь лучами завтрашнего дня, который по определению был для него лучше вчерашнего. А я, мы, живущие сейчас, все больше тянемся обратно к прошлому.

Вступив в коммунисты на войне, он называл впавшего в маразм генсека Брежнева «бровеносцем» и «гиббоном». Но верил, что это – наносное и наши как дембель, который по армейской поговорке неизбежен, все равно придут: «Чем чаще эти мумии менять, тем лучше! Наши уже на подходе!» Весь опыт его жизни говорил, что движемся мы к лучшему, и никакие перегибы, как извилины большой реки, не могут это отменить. А почему перегиб на перегибе, отвечал с присущим ему юмором: «Потому что идем неизведанным путем!»

Он родился в глухом селе на Ставрополье, да еще в том конце села, который назывался Непочетка. И в детстве самым большим чудом света для него стал «фимический» карандаш, подаренный ему за вспашку «конем» соседского огорода. А дожил до Гагарина, цветного телевизора; за круглые пятерки его, прикатившего в Москву с тощей котомкой, приняли в самый элитный тогда ВУЗ страны – ИФЛИ. «Вот это, – говорил он, – демократия, когда крестьянский сын имеет право на образование и любой пост в стране наравне с сыном министра!»

И вся его родня в Ставропольском крае, в Боксане, Нальчике, Грозном, по которой он меня провез однажды для наглядного урока, демонстрировала тот же рост. Всего за одно поколение на той периферии поднялись от керосиновой лампы до электронной; покрыли крыши вместо дранки рубероидом, потом шифером и железом; купили «тевелизоры», «моциклеты», холодильники; стали летать в Москву на самолетах – те, кто еще недавно не знал ничего быстрей конной упряжки и никого важней сельского попа. А тут еще сын Аньки с Непочетки Васька Росляков преподает в главном Московском Университете Ломоносова!

И когда мой дедушка растолковал моей малограмотной бабушке, кем стал в Москве ее сын, та от переизбытка чувств грохнулась на пол, еле откачали. И наши люди, получившие невиданные блага от советской власти, очень знали, за что воевали в ту Отечественную, на которой воевал и мой отец, и дед. Просто «за Сталина» никто бы с таким чрезвычайным героизмом воевать не стал.

Перед Сталиным отец преклонялся как перед величайшим гением, сделавшим страну великой, хоть и ценой невинных жертв. Но на его памяти в деревнях невинно гибло от голодной жизни и отсутствия врачей куда больше, чем от всех сталинских репрессий. У него самого умерли так трое старших братьев. Но он и не мыслил о возврате сталинизма, понимая его не как конечную, а как начальную, трагическую и великую, как всякое начало, точку развития идущей к лучшему страны. Он смотрел в будущее так, как смотрит в урожай крестьянин, с кровавыми мозолями вспахавший и засеявший его надел.

Но такого урожайного крестьянства у нас уже почти не стало, и жрем по преимуществу с чужих полей. И смотрим, как это ни парадоксально для не выходящей из реформ страны, все больше в прошлое. Одни – в советское, все больше кажущееся раем для его поклонников. Другие – в царское, третьи – в православную архаику, четвертые – в доправославное еще язычество.

И я, как ни тяну себя за уши в будущее, качусь душой в советское былое, где все же было больше равенства и братства, и музыки, и литературы, и научного прогресса, и свершений, внушавших любовь к Родине и веру в личное бессмертие. А в будущем кроме гниенья обожравшегося брюха, хоть убей, не вижу ничего.

Мой же отец до самого последнего даже не года, а месяца его жизни светлое будущее видел. И этим, безусловно, был счастливей моего.

Но в конце 91-го, положившем конец всему, за что он жил, для него пришел час самой тяжкой жизненной расплаты. Когда столкнулись лбами Ельцин и ГКЧП, он не был ни за ту, ни за другую сторону. Точным чутьем прожившего жизнь человека он сразу уловил, что Ельцин, чьим бесстрашием я восхищался поначалу – не сеятель и не строитель, а лишь отчаянно властолюбивый разрушитель.

Но и гекачеписты с их личной трусостью и сходством с прежними «гиббонами» – были тоже для него «не наши». А наши, которые согласно его вере должны были прийти на ключевом изломе, так и не пришли. И он со всей ужасной для искренне верящего очевидностью понял, что и не придут.

Самым презренным словом для него было «лавочники», всегда порождающие на конце фашизм. Он обожал Пушкина, Чайковского, читал со смаком наставления Мономаха и прочую историю родной страны. Но понял, что страна, за которую он воевал и жил, за которую воевали и жили Мономаховичи, Пушкины, Чайковские, закончилась. Настала страна лавочников. Но жить в такой стране он не хотел.

А потом, когда русских погнали, как какой-то сор, с Кавказа, я получил письмо от 90-летнего отцовского учителя, выброшенного из Грозного, куда его раньше отрядили обучать детей. Старый человек ничего не просил, просто делился горечью от всего того, что мой отец уже не застал и не увидел. Читалось это письмо – как из какой-то Нерчинской ссылки, хотя старик вернулся в свой же теплый Ставропольский край.

Но его выслали из той страны, которую он строил заодно с моим отцом. И я подумал: как хорошо, что мой отец не дожил до этого позора! До страны, в которой наши люди, победившие фашизм, снова очутились в положении женщины, которая в холодной комнате смотрит сквозь разбитое окно на улицу – но ничего уже не может сказать детям. Поскольку наши больше не придут.

Мы потому и пятимся, как раки, вспять, что сознаем: будущее нам ничем не светит и самое большое, чем мы можем успокоиться – не думать о нем вовсе. Как только проедим свои природные запасы, тут нам и конец: впрок ничего ж не заготовлено, поля не вспаханы и не засеяны, и сами орудия труда сданы во вторчермет.

Но жизнь не терпит пустоты, и если наши больше не придут, на нашу землю неизбежно придут не наши. Поскольку для нее все одинаковы: кто на ней трудится и сеет, того она и приемлет, тому и родит.

Этих чужих с каждым годом на родной земле все больше, их речь заполоняет наши улицы – как когда-то речь немецких оккупантов. Но к этим новым чужим у меня нет зла, они – завоеватели, но мирные, порабощающие нас не гнусным планом «Барбаросса», но святым путем труда.

Наоборот, я к ним питаю даже уважение на грани восхищения: как им удается обустраиваться на чужой земле, при всем недружелюбии ее аборигенов и ментов. Но все равно отделаться от ощущения, что они – те же захватчики, которых моему отцу и деду удалось отбить когда-то, – не могу.

Да, счастье моих предков – не видеть всей этой напасти, бессмыслящей их веру, жертвы и труды. Но не придется ли моим потомкам собирать свои котомки на потерянной для них земле?

Александр Росляков
писатель, журналист

Comments

[tessey.livejournal.com]

ну, завернитесь в одеяло и ползите на кладбище.
а мы дальше жить будем.

[mamlas.livejournal.com]

А кто это - вы?

[tessey.livejournal.com]

те, кого мотивирует не жалость к себе несчастным, а желание работать и делать жизнь лучше.
про "поля не вспаханы и не засеяны" можно подробнее? это в стране, которая перестала хлеб закупать и стала его продавать.

[mamlas.livejournal.com]

Желание и возможность разве не разные вещи?

Советую перечитать ещё раз. Ваш комментарий не по делу.

[tessey.livejournal.com]

у кого есть желание, тот найдет и возможности.
перечитывать еще раз всепропальческий скулеж? увольте. мне достаточно пассажа про "незасеянные поля", с учетом того, что лично приходилось выслушивать жалобы селян на то, что все распахано, коров пасти негде.

[mamlas.livejournal.com]

Кочкуровский р-н, Булгаковский и Воеводский сельсоветы - из пяти деревень дай Бог набраться половине (деревни). Поля не возделаны с 90-х на участке 6х10 км. А раньше это всё были пашни. Это если уж Вас так задел вопрос о полях, хотя есть ещё и леса, реки и другие сельхозугодья.

Но уверяю Вас, что вопрос в статье стоит не о полях и не о нежелании не работать. Можно подумать, что новое поколение горит желанием работать, а не получать всё сразу. Но это не беда поколения - это идеология, которую Вы так рьяно защищаете в этих комментариях.

Вопрос стоит о неправильности такой идеологии вовсе. Вот, кстати, таблица, показывающая лукавость показателей "о зерне", на которые Вы опираетесь
http://mamlas.livejournal.com/1480399.html

Жить стали по показателям лучше, а жить стали по факту хуже (МРОТ). Так что, с этими экспортами я бы был поосторожней - меня не интересуют успехи коррупционеров. Кстати, почём барыги покупают у крестьянина и продают то зерно (молоко, мясо)?

[tessey.livejournal.com]

Воеводский? Вроде там земли "Норова". У них мясо-молочная специализация, точно эти земли не под покосы?
ваш подлог очень прост, и очень хорошо виден на таблице по ссылке:
вы сравниваете сегодняшний день с 1990м годом и поете заупокойные песни. ну а мы отталкиваемся от 2000го и видим неуклонное движение вверх, которое почти вернулось к показателям 1990х и скоро их перегонит.

[mamlas.livejournal.com]

Вроде, да не вроде. Норов - это не весь Кочкуровский район, а его крупные поселения. Я говорил о своей Родине, т.е. без всяких вроде.

Подлог не мой, а Росстата получается. Значит не подлог. Особенно если учесть радостные реляции Путина и Медведева, что мы почти пришли к уровню 91-го. И скрывающем истинные цифры о количестве бедных и нищих (до 60% вместо 11% по Путину).

Вообще, Вы смело кидаетесь словечками - "ленивое ноющее большинство, подлог". Не будь у меня моего терпения, я бы давно Вас осёк, но Вы всё-таки позиционируете себя человеком думающим, а не апологетом пропаганды сообщества "Сделано у нас". Потому, коли Вы думающий, я обвиняю в подлоге Вас, как навешивающем необоснованные ярлыки как на меня, так и на существенную часть общества, кою Вы обвинили в лени и нежелании, а попросту брехне.

[tessey.livejournal.com]

я говорил про "ленивое ноющее большинство"? нет, я говорил про "ленивое ноющее меньшинство". с большинством все в порядке, уж поверьте социологу.
подлог ваш, потому что росстат дает цифры за все годы, а вы выхватываете их из контекста и переворачиваете тенденцию с ног на голову. идет УЛУЧШЕНИЕ по всем показателям, по той же таблице, которую вы привели. и это улучшение без малого не догнало позднесоветские показатели, а то и перегнало их, и это при том, что не сосчитан прошлый год, который еще добавит роста.
так что - мы выздоравливаем и собираемся выздоравливать дальше. а вы стоите у постели выздоравливающего и тянете свое "со святыми упокой".

[mamlas.livejournal.com]

Мы - это всё общество, а вы - это те, кто разделяет общество, вы - это ливановы.

Я сделал ошибку, когда стал комментировать Ваш самый первый комментарий "мы-вы". Уже в нём видно, что Вы лично не имеете к большинству никакого отношения, потому что большинство не делится, но это фишка разделяющих креаклов (разделяй и властвуй).

Также известно, что социологом и журналистом сегодня лучше не называться, чтобы брать на себя функцию объективного эксперта. Потому что более продажных ремёсел сегодня нет. Но если пропагандировать цифры (обосновывая их только собственной радостью, но не ссылками) и называть себя при этом социологом, то вариант только один - охранительство. Охранительство - это не показатель успешности системы. Будь она хоть социальной, как в СССР, будь она хоть коррупционной, как при Путине.

Вы меня поняли? Я не вижу смысла спорить с охранителем. Привет Ливанову, я остаюсь с Алфёровым.

[tessey.livejournal.com]

хамским переходом на личности Вы меня разочаровали.
показатель успешности системы - цифры по вашей же ссылке. да я охранитель, я охраняю тенденцию роста, и покусаю любого, кто предложит обрушить страну в новый 91ый.
к Алферову не примазывайтесь, Алферов поддерживает политику Путина. вы не с Алферовым, вы с ксюшей собчак, поздравляю.

[mamlas.livejournal.com]

)) Отойдите от зеркала, хреновый охранитель. Теперь я понимаю, в чём (ком) проблемы Путина.

[tatamo.livejournal.com]

Эх, друг! Они в одной лодке.

Совет: не стоит расходовать душевные силы на врагов.

[mamlas.livejournal.com]

Да ведь он землякЪ мордовский!

[tatamo.livejournal.com]

А... Ну, тогда может быть...

Тока есть мысль о том, шо это - как горохом об стену.

Такие не просто упертые, но еще и тупые в своей псевдоучености.

[mamlas.livejournal.com]

А он, кажется, в местном универе и преподаёт или работает ))

[tatamo.livejournal.com]

Сочувствую его слушателям: у скольких же головы протекут...