mamlas

У него большое сердце.

У него большая надежная семья.

У него большое поместье, в которое в два года раз наезжает Сам. Хранитель основ и гарант конституции — покалякать на закате и завернуть пару соленых афоризмов. Все свои.

Он из тех, кому не режет слух сочетание «уметь дружить», — это роднит их с Главнейшим. Его расположения ищут многие, а он бегло сортирует соискателей, никогда не отказывая церкви, цыганам и царедворцам. Если вы мегазвезда мирового уровня — тоже имеете шанс. Обниматься полезет первым. Надо терпеть. Большие люди в проявлении больших чувств всегда немного чрезмерны, это юг, не взыщите.

С кем-то приходится прощаться. Да. Расставание всегда мучительный процесс — но дружба титанов и должна быть мимолетной. Как воробей, излюбленный им в последние годы образ Божьего благословения. Ути-ути-ути — всё, нету. Улетела птичка.

Его милости дороги и в решето не сеются. Он венец естественного отбора, доминантный самец, Большой Белый Отец и лицо своей страны в глазах крещеного мира. Триумфальные и траурные церемонии цеха идут под музыку к его фильмам. Перечень усопших членов СК — под тему «Своего среди чужих». Московский фестиваль — под аккорды из братней «Сибириады», где Н. С. лично, эпично и символично добывал Родине черное золото.

У него лавры, триумфы и прижизненный пьедестал — и все равно чего-то не хватает.

Того, чего после доминирования желалось сильнее всего, жарче, горестней.

Любви.

Как и всем набобам, Никите Сергеевичу сызмальства недостало любви. Папенька все его детство чистил сапоги по дороге с одного приема у Сталина на другой прием у Сталина. Крутонравная матушка вечно заставляла развязывать веревочки. Большой Никита Сергеевич частенько вспоминает, как маленькому Никите Сергеевичу мать запрещала резать веревочку на торте, а только развязывать узел за узлом — и так мало-помалу приучила к труду. Его ссылали в детскую, когда на Новый год приходили с мороза разные важные гости. Его обидно угнетал с детства и безответно любимый брат. Его обижали в школе за упитанность и заграничные игрушки.

Казалось, нет на свете ребенка счастливее Никиты Сергеевича, а он всего-навсего хорошо кушал и не знал отказа в цацках.

Конечно, для послевоенного поколения живой отец и полная чашка были пределом желаний — но и в желаниях маленький Никита Сергеевич лидировал с отрывом.

Сегодня ему мало приязни, расположения и прочих полумер, хочется истошного обожания, чтоб любили всего, до ноготка, до мизинчика, чтоб восхищались и немели, и на цыпочках прислушивались.

Любили его силу. Его фильмы. Его воздетый палец. Его перстни, кашне и фуражку-капитанку провинциального духанщика. Его развешанные по офису фотообжималки с великими. Его озорное хамство. Его русскость.

Его превосходительство.

А над ним хихикают — и кто? — сосульки, тряпки, бумагомараки! Над царскими лампасами, почвенным трепетом, приподнятой бровью, над бесконечными рассказами о собственной благотворительности. Над родоначальником клана боярином Михалкой. Сила, не укрощенная вкусом, всегда потешна. Стоит ослабнуть узде, хоть чуть потухнуть генеральскому блеску в очах — пиши пропало. Все эти лобзания всемогущих пожилых мужчин в черном — мафии ли, политбюро — тотчас начинают отдавать водевилем. В ту же комедию уплыл предыдущий импортный русский, символ национальной неукротимости Евгений Евтушенко. Еще один любитель белых штанов и благоговейных стадионов.

Дорожка натоптана, и Михалков на ней.

30 лет назад его окружали лучшие люди страны и профессии. Адабашьян. Лебешев. Ибрагимбеков. Соловьев. Всех, всех, всех убил, всех зарезал. С Ибрагимбековым который год судится за Киноцентр. Соловьеву угрожал аудитом и судом, принимая от него Союз и уклончиво именуя «прежнее руководство». Адабашьян во всех интервью по возможности обходит момент дружбы с Никитой Сергеевичем.

Сегодня вокруг него адвокат Астахов, директор Верещагин, артист Пореченков и вечный второй секретарь при трех первых Клим Лаврентьев. Не лучшие люди страны. Черную метку его недругу Матизену выкинул, прости Господи, Панкратов-Черный.

30 лет назад он вдыхал мороз, и пирог с грибами, и штольцевского коня в «Обломове». Сегодня ставит съезды и сгоняет на гостевой трибуне вгиковских гризеток для аплодисментов и шиканья. Был у аппарата ВЛКСМ такой термин: «организовать вставание».

30 лет назад говорил в интервью о Грибоедове и устройстве подмосковных усадеб. Последние 12 лет его беседы идут под устойчивый рефрен: «Я не украл ни копейки». Вне зависимости от правды, верят ему все меньше.

Когда слушаешь, сколько он бед перенес на посту главного кинематографиста, сколько незаслуженных подозрений и гадких сплетен, сколько тяжб, злословия и боли во благо людей и страны, хочется воскликнуть мелким Хоботовым: «Савва!! Тебе-то! Зачем! Все! Это! Нужно!» «Р-р-о-за-мунда!» — отвечает Савва, жарко терзая меха трофейного аккордеона. Уйди, букашка, я в печали.

Есть такая профессия — Родину защищать.

И слеза по щеке в ус (истинный крест, см. стенограмму).

Хочется, дико хочется быть генералом. Чтоб любили, но — снизу. Чтоб души не чаяли — но соблюдали дистанцию. Так его любит Евгений Стеблов — преданно, нежно, вассально — и дружбе этой жить века, потому что никаких других отношений Н. С. не терпит. Он и впрямь был бы чудо-генералом, бедовый, предприимчивый, стратегически мыслящий, и солдат бы берег, и города бы брал, и хлеб-соль сплевывал, и в законном обожании купался, давая иногда нижним чинам прикурить своих командирских — со всеми на «ты», но не приведи Господь так же ответить! И никто б не смел покуситься на эту волю и единоначалие, а кто бы смел — тут же бы и съел; только этого барона бы и видели. И монархизм Никиты Сергеевича того же поля — кто были все русские цари, как не строгие, душевные, слегка ограниченные генералы? Страна им выпала сложней дивизии, а во всем остальном были ай молодцы, просто загляденье.

Потому русские и воевали все время, что модель отношений, близкая сердцу их элит, естественна только на фронте. Потому Михалков с такой гусарской лихостью и радикализирует любой конфликт, любое соперничество, что без драчки, без хипишу, без присяги на знаменах и тотальной угрозы привычному укладу быть любимым — не умеет, и все тут. Так и рождаются дивные слова о «либерально-атлантической диктатуре», продвигаемой людьми, всего-навсего посмевшими его не переизбрать. Так и вспухает брехня о гигантских долларовых суммах, затраченных на антимихалковскую пропаганду. Вестимо, даром про такого чудесного человека гадость не скажешь. Отечество в опасности. Идет злой Матизен с чековой книжкой из Вашингтона. Вставай, страна, нельзя спать. «Эти люди не могут окинуть взглядом безграничность своей Родины, возрадоваться тому, что она у них есть!» (из отчетного доклада). За Родину Н. С. кому хочешь пасть порвет, особенно когда на кону насиженный генеральский барабан.

С каждой выигранной лично битвой безбожно компрометируется возглавляемый им Союз. Представленный когда-то делегированной элитой, одним из десяти, он законно слыл орденом небожителей. Введя в практику плебисциты и искусно направляя на москвичей гнев региональной опричнины из Казани, Иркутска, Ростова, Махачкалы и прочих мест, где якобы есть кино, Михалков явил стране подлинное лицо властителей дум, своих сподвижников — армию заслуженных, обиженных, потрясающе неумных пенсионеров. Актриса Теличкина 11 лет назад с кремлевской трибуны в слезах звала Н. С. хором петь с нею «Отче наш». Режиссер Гурьянов только что требовал нетерпимости к хуциевской оппозиции, т. к. Америка заразила Россию СПИДом и нерусскими словами «бутик» и «бойфренд». Артист Бурляев назвал Председателя Пересветом и предложил свои услуги в качестве Осляби. Артистка Мирошниченко дважды с чувством воскликнула: «Кто дал право?» Подхваченный волной Председатель четырежды произнес «беспрецеНдентная травля».

Смешно, да? — а легко ли на склоне лет становиться царем дураков?

Фундамент Союза всегда составлял режиссерский клан. Только они — Пырьев, Кулиджанов, Климов, Смирнов, Соловьев — коноводили на правлении. Только этой касты портреты десятилетиями висели в конференц-зале славы. Только их слушали и слышали в Кремле.

Никита Сергеевич победил актерами и регионалами. Герман не с ним. Абдрашитов не с ним. Меньшов давно и агрессивно не с ним. Митта не с ним. Хржановский, Хуциев, Рязанов — откровенно против. Масленников, Бардин, Норштейн — против. Соловьев, Смирнов, Лунгин, Тодоровские, Балабанов на съезд не пришли. Сбылась лелеемая последним царем идея народной монархии — чтоб напрямую с народом, без умников, начетчиков и христопродавцев.

Триумфально охаянный в отчетном докладе наймит и отщепенец Быков справедливо заметил в «РЖ», что Союз есть уменьшенная копия страны — страны, в которой сила и власть фатальным образом разошлись с умом и порядочностью. Вычистив из правления раскольников, инициировав изгнание из Союза президента гильдии критиков, пока безуспешно лоббируя в уставе право роспуска строптивых гильдий, Михалков уподобляется не Пересвету, и даже не Бондарчуку, как замышлялось, а самому что ни на есть сенатору Маккарти в миниатюре. Тоже был известный патриот, бесогон и тоже до жути злопамятный. «В подлости пропадает былой артистизм, — проворчал либерал, атлантический комментатор Бруни. — Ушли времена Березовского. Все опять делается тухлыми аппаратными методами».

За вашу победу, Никита Сергеевич.

Когда-нибудь на вашем надгробии благодарные потомки начертают: «Не проиграл ни одного сражения. В том числе и с интеллигенцией».

Папа будет доволен.

Горелов Денис