Бриллиантовая судьба
Sunday, 18 December 2011 04:45![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mamlas
Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
mamlas в Бриллиантовая судьба18 декабря Юрию Владимировичу Никулину исполнилось бы 90 лет
Прошло еще несколько лет, и в Калинине во время представления инспектор манежа сказал Никулину: «Знаешь, есть хороший анекдот о том, как в Америке продавали попугая с двумя веревочками. Я сейчас расскажу, вот только номер объявлю и вернусь». Однако на манеже с инспектором случился сердечный приступ, и его забрала «скорая помощь». «Прямо мистика какая-то», – удивлялся Юрий Владимирович. Когда на следующий день он приехал в больницу, оказалось, что инспектора увез к себе в Москву родной брат и никаких адресов не оставил. Три года спустя во время очередных гастролей в Калинине Никулин стал наводить справки об инспекторе. Ему сказали, что тот вернулся в город, но работает теперь на радио. Наконец долгожданная встреча состоялась. Бывший инспектор долго не мог понять, о каком анекдоте говорит Никулин, но все же вспомнил. Оказывается, когда покупатель спрашивает, что будет, если дернуть сразу за обе веревочки, – вместо продавца неожиданно ответил сам попугай: «Дур-р-рак, я же упаду с жердочки».
Своей жизни без анекдотов Юрий Никулин не мыслил. Они стали частью его мировоззрения, а в военные годы наверняка заменяли то, что другим заменяет водка. Во всяком случае, алкоголь будущий артист не любил и фронтовые сто грамм менял на кусочек сала. Но главное, что на войну он уходил с большой записной книжкой, в которую с 1936 года записывал все услышанные анекдоты. Однажды поспорили с сослуживцем Гусаровым, кто больше анекдотов знает. Условия спора были такие: сослуживец начинает рассказывать, Никулин заканчивает. Вся казарма собралась наблюдать за поединком.
Спустя короткое время Гусаров предложил: «Давай, теперь ты начинай рассказывать, а я буду продолжать». Никулин выдает первый анекдот – Гусаров не знает. Затем второй, третий, пятый… Все хохочут. Гусаров молчит. Несколько часов подряд до половины четвертого ночи Никулин травил анекдоты. Многие устали смеяться, легли спать. «Ладно, кончай травить, я проиграл», – сказал Гусаров. «Погоди, есть еще анекдоты про пьяных, детские, иностранные», – не унимался Никулин.
Перед войной в записной книжке было 600 анекдотов, к 1945 году их стало полторы тысячи. Ближе к концу войны Никулина вызвал к себе командир дивизиона: «Юра, ты у нас самый веселый, много анекдотов знаешь. Давай-ка, организуй самодеятельность». И Никулин взялся за дело. «Как хорошо, что передо мной сидят артиллеристы, – начинал Юрий Владимирович выступление. – Поэтому я хочу, чтобы во время концерта не смолкали канонада аплодисментов и взрывы смеха».
«Не судьба…»
Анекдоты в жизни Никулина отражали часть его мировоззрения. Не зря самый любимый у него был тот, где за внешней шуткой скрывались философия и человеколюбие: «По одному пути из пункта А в пункт Б навстречу друг другу мчатся два пассажирских поезда. Расстояние между ними стремительно сокращается – до трагедии остаются секунды…» В этом месте Юрий Владимирович замолкал, смотрел на собеседника и спрашивал: «Но все же поезда не столкнулись. Как ты думаешь, почему?» Собеседник называл свой вариант, но единственно верный ответ знал Никулин: «А просто не судьба».
И все его анекдоты из той же серии – позитивные, добрые, без матерных слов и скабрезностей. Сегодня, в век шоумании и гламурных скетчкомов, многие из них покажутся наивными, несмешными. Но тогда, под артиллерийскую канонаду, под отдаленные взрывы противотанковых фугасов, рядовой Никулин рассказывал нерядовые истории, и главное было в том, что этот незатейливый юмор согревал солдат.
В армию Юрий Никулин ушел со школьной скамьи, участвовал в финской войне, а потом и в Великой Отечественной. За семь лет фронтовой службы на его глазах погибали однополчане. Сам же Никулин чудом оставался цел, потому что… не судьба (неспроста в мирное время он так любил это слово).
«Первого убитого при мне человека невозможно забыть, – писал Никулин в книге «Почти серьезно». – Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком оторвало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар идет из котелка, а верхняя часть головы срезана, как бритвой, начисто...»
В другой раз фашисты открыли ночью огонь. Деревянный блиндаж, где ночевала дивизия, буквально трясся от разрывающихся неподалеку снарядов, в укрытие побежали все, кроме Никулина, который крепко спал. «Выносите Никулина», – закричал командир взвода. Юрия с трудом выволокли из блиндажа и привели в чувство. Как только солдаты отбежали от блиндажа, в него попал снаряд, и все взлетело на воздух. Никулин снова чудом уцелел.
И позже случайности еще не раз сохраняли его жизнь. Однажды сидел в наспех вырытой ячейке, кругом рвались снаряды, а недалеко от него в своей щели – сослуживец Володя Бороздинов. Тот высунулся и кричит: «Юра, иди ко мне, у меня курево есть!» Перебежать Юрий успел, и в тот же момент снаряд попал в ячейку, где он только что сидел. Бороздинов фактически спас ему жизнь.
Попал под лошадь
О своей воинской службе Никулин вспоминал: «Ко мне поначалу некоторые относились с иронией. Больше всего доставалось во время строевой подготовки. Когда я маршировал отдельно, все со смеху покатывались. На моей нескладной фигуре шинель висела нелепо, сапоги смешно болтались на тонких ногах…» Спасало будущего любимца страны то, что он нисколько не обижался, а смеялся вместе со всеми.
Страсть к юмору привил ему отец – артист-любитель из маленького городка Демидов на Смоленщине. В двадцатые годы он организовал там «Теревьюм» – театр революционного юмора, а мама выступала в нем актрисой. В Москву родители переехали, едва Юрию исполнилось четыре года.
После окончания войны он пытался поступить во ВГИК и театральные институты. Однако всякий раз терпел поражение: комиссия не хотела брать нескладного, долговязого парня, поскольку не видела в нем актерских способностей. Взяли его лишь в студию клоунады при Московском цирке на Цветном бульваре, чему несказанно обрадовался отец. К окончанию студии он даже написал для сына клоунаду «Натурщик и халтурщик», с которой Никулин впервые появился на манеже в ноябре 1948 года (работал в группе знаменитого клоуна Карандаша).
Кстати, в том же году он познакомился и со своей будущей женой – Татьяной Покровской. Будучи студенткой Тимирязевской академии, девушка привезла для Карандаша дрессированную лошадь. Юрий предложил Тане остаться на вечернее представление, после которого намеревался проводить до дома. Но судьба распорядилась иначе: во время представления Никулин получил серьезную травму и оказался в больнице. Первой у его постели оказалась Таня… Случайная встреча переросла в любовь: полгода спустя молодые поженились и прожили вместе полвека, до самой смерти артиста.
Перестал быть провинциалом
Практически с самого начала цирковой карьеры Никулин выступал в паре со своим другом, клоуном Михаилом Шуйдиным. Зрители сразу полюбили огромные ботинки и короткие полосатые брюки Никулина – притом что в остальном он был вполне «интеллигентен»: всегда выступал в пиджаке, белой рубашке с галстуком, шляпе. Правда, на гастролях в Польше одежда его подвела, поскольку знаменитая «Сценка на лошади» не вызвала успеха. Публика почему-то не смеялась.
Ночью думали о причине провала. И поняли: дело в том, что «Сценку» механически перенесли из Москвы в Варшаву. По ходу действа на арену как бы приглашались два зрителя (на самом деле это были Никулин и Шуйдин, которые сидели в зале). А затем, на арене, Олег Попов как бы учил их ездить на лошади.
Никулин в своем кителе, в морской фуражке, старомодном плаще и в сапогах, конечно, оказался белой вороной среди зарубежных зрителей. Кругом праздник, все в нарядных костюмах, женщины с вечерними прическами, а тут какие-то нелепые люди – и на зрителей не похожи, и уж тем более на артистов. И Никулин с Шуйдиным решили надеть для «Сценки» свои выходные костюмы. Одежда заставила их пересмотреть характеры и линию поведения. В модном пиджаке, светлых летних брюках Никулин уже не казался неотесанным провинциалом и не мог вытирать нос рукавом, как делал в Москве. Он играл робкого молодого человека. Иначе вел себя и Шуйдин. Все это выглядело настолько правдоподобно, что публика умирала со смеху. Номер был удачно восстановлен.
Спустя несколько дней на приеме в посольстве к Никулину и Шуйдину подошел один из сотрудников министерства культуры (клоунов он не узнал) и стал рассказывать о своем недавнем посещении цирка. «Ну, Попов молодец, – сказал он. – Я чуть со стула не упал от смеха, когда он вытащил на арену двух поляков».
Лайза Миннелли прилетела в цирк
Когда Никулин стал сниматься в кино, многие говорили, что у него редкий дар. Он с полуслова понимал, ЧТО требует от него режиссер. Но он был еще и своеобразным лириком – как в своем драматическом репертуаре, так и в работе над комедийными образами. Недаром Рязанов именно его – Юрия Никулина – приглашал сыграть Деточкина в «Берегись автомобиля», но помешали цирковые гастроли. А он сам и Балбеса своего любил, называя его «странным и неунывающим», и, конечно же, своего «клоуна Юру», хотя жизнь на арене цирка, казалось бы, мешает превратиться в полноценного киноартиста.
Попасть в цирк на Цветном стремились все без исключения. Лайза Миннелли, впервые прилетевшая в Москву с концертами, прямо из аэропорта отправилась к Никулину. И была принята самим мэтром в его кабинете. Он, казалось, не покидал его никогда. Увидеть директорское кресло без директора можно было лишь глубокой ночью. Его энергии хватало на все. И на «Белого попугая», и на новые цирковые программы, и на постоянные приглашения, и на интервью…
Максим Никулин: «Отец послал генерала КГБ на три веселых буквы»
А вдруг это правда?
— Юрий Никулин остался в нашей памяти человеком, которого без улыбки и представить нельзя. Вы его помните таким же? Или правы те, кто говорит, что клоуны в жизни довольно мрачные?
— Нет, абсолютно. Он был точно таким же, как и в цирке, и в кино. Ведь уникальность отца еще в том, что в нем была квазиискренность. Это сравнительно недавно я для себя сформулировал. Просто задался вопросом: за что его все любили? Про отца говорят: великий клоун. Он не был великим клоуном — ведь были же и Олег Попов, и Карандаш, и Енгибаров… Кино? Да, кино сделало его знаменитым, но сложно назвать отца и великим актером — были и Леонов, и Папанов, и Евстигнеев… Папу любили прежде всего за человеческие качества. За то, что читалось и с экрана, и в манеже. Понимаете, у него не было второго плана, он говорил одинаково со всеми: с министром, с шофером, со мной, с мамой — с кем угодно. А таких людей очень мало — по пальцам пересчитать.
— Его можно было назвать мягким человеком? Может быть, даже наивным?
— Да, отчасти. К нему каждый мог зайти, о чем-то по-просить или просто поговорить, рассказать анекдот. В кабинете всегда было полно народа, иногда к цирку никакого отношения не имеющего. Одно время много было таких, которые приходили с семьями, с детьми, говорили: мы из Ташкента, все деньги украли. Мы отца от этого, конечно, ограждали, но «особо одаренные» время от времени все же прорывались. А он всегда им деньги давал. Сколько раз я отцу говорил: «Тебя же разводят, это просто жулики». И каждый раз, сидя в своей любимой позе — подпирая рукой голову, — он отвечал: «Мальчик, а вдруг это правда?» Крыть было нечем.
Но, с другой стороны, прошел же он две войны. И стержень у него был. Когда надо было, проявлял и жесткость, и мужество.
— Можете вспомнить момент, когда отец наиболее ярко открылся с этой стороны?
— Однажды ему позвонил старинный приятель, Гарри Орбелян. Он всю жизнь в Америке прожил, а когда стало можно, в Россию приехал, позвонил из «Метрополя»: «Юра, привет. Я в Москве, давай встретимся». Отец говорит: «Хочешь, завтра на обед приходи, Таня борщ сварит, водочки выпьем». — «Да-да, Юрочка, завтра в два я у тебя».
Через пять минут звонок — как выяснилось, из КГБ: «Юра, привет. Это Толик, помнишь?» — «Да, помню, Толик. В чем дело?» — «Слушай, у тебя там встреча завтра намечается — надо «поломать». Я смотрю — отец начинает заводиться: «А кто это решил?» — «Ну, понимаешь, мнение такое есть, генерал наш сказал». Отец говорит: «Толик, передай генералу, пусть идет на… со своим мнением. У себя дома я буду принимать кого хочу!»
Бросил трубку, стал ходить по квартире: руки трясутся, белый весь. Первый и единственный раз я таким его видел. «Сволочи! — говорит. — А чего они мне сделают? Они же мне ничего не сделают! Они что, меня из страны вышлют? Не вышлют. Не пустят за границу? Да и хрен с ней, я ее всю уже объездил. Звания лишат? А лишат — и хрен бы с ним…»
Через пять минут звонок: «Юр, это Толик, я договорился, дают добро, нормально все».
Да, его обманывали, бывало, и предавали. В таких случаях он человека просто вычеркивал. Как из записной книжки — так он из жизни вычеркивал. И больше никогда не встречался, не общался — просто человека забывал. Помню, принес ему один проект, и там значилась фамилия человека — как раз из таких. Он посмотрел, сразу сказал: «Я с ним работать не буду». — «Ты пойми, — говорю, — тебе с ним работать не надо будет, ни встречаться, ни водку пить. Ты вообще его не увидишь». Он посмотрел на меня: «Нет, ты не понял. Если он в проекте, то я не участвую». Это принцип.
До границы как-нибудь доедем
— Юрий Владимирович был с вами откровенен?
— Нет, у него были закрытые темы. Никогда со мной не говорил о войне, а я и не спрашивал — чувствовал, что некорректно. То есть спросил пару раз, понял, что он уходит в сторону, и перестал… Я заметил, кстати: все настоящие фронтовики неохотно, очень скупо рассказывают о войне. Вот те, которые начинают с того, как они выиграли войну, — как правило, либо в штабе отсиживались, либо в тылу. А об отцовской войне я больше узнал из книги, которую он написал.
— А о чем в конце жизни больше всего переживал Юрий Владимирович?
— Склонности к самокопанию у него не было. И у меня нет. Я считаю, что психоанализ — это первый шаг к шизофрении. А отец… Помню, когда путч был, мы сидели на даче, смотрели «Лебединое озеро». Он говорит: «Путч? Да хрен бы с ним! Вот у нас две машины стоят, бензина литров 600 (а тогда бензин был в дефиците и мы запасали его в канистрах). Ну, до границы-то мы доедем. Ленин — по льду переходил, а мы-то уж как-нибудь».
— Да, настоящий оптимист. Он как-то анализировал свою жизнь, отмечал, что было самой большой удачей, самым большим провалом?
— У него не было неудач, во-первых…
— Ну, фильмы некоторые Юрий Владимирович считал своей неудачей.
— Считал, но то была его личная точка зрения, и я с ним спорил. И речь только об одном фильме — «Старики-разбойники». Дело в том, что там был роскошный сценарий, законченное литературное произведение. А когда экранизируешь, всегда хуже получается. Отец изначально проникся и потом, когда увидел результат, сильно расстроился, потому что это было не то, на что он настраивался. А самая большая его гордость — цирк, наверное. Он никогда этого сильно не выпячивал, но, знаю, внутри страшно гордился, что он это сделал, что ему удалось.
Фамилия помогает
— В 1997 году Юрия Владимировича не стало. Занять его место — стать генеральным директором Цирка на Цветном бульваре — это было рискованно для вас? Были сомнения на этот счет?
— Меня выбрал коллектив, и сомнений не было. И не потому, что я себя считаю великим руководителем. А потому что есть в этом определенный прагматизм. Мне с моей фамилией легче чего-то добиться для цирка, чем с фамилией, скажем, Иванов… Отцу как-то предложили возглавить Союзгосцирк. Вот он как раз сомневался — именно потому, что высокий пост, министерский уровень — это не его совсем. Помню, мама тогда сказала: «Ты знаешь, для цирка это будет лучше. Но для тебя и для нас — гораздо хуже». И он не пошел.
— Про вашего старшего сына, Максима, Юрий Владимирович однажды сказал: «Смешной. Может клоун получиться». Надеялся, что кто-то из внуков повторит его путь?
— Да нет, я не думаю, что надеялся, и уж тем более — желал этого. Он всегда был фаталистически настроен: сложится не сложится, получится не получится. И никогда не заставлял чего-то делать ни меня, ни внуков. А про Максима просто так, к слову сказал. Но сейчас мои сыновья — и Максим, и Юра — со мной работают. Старший — менеджер по спецпроектам; младший — референт в зарубежном отделе.
Наше досье
Юрий Никулин родился 18 декабря 1921 года в городе Демидов Смоленской области.
Участник Великой Отечественной войны. В 1949-м окончил студию разговорных жанров при Московском цирке и стал артистом в жанре клоунады. В том же году женился на Татьяне Покровской.
С 1982 года — директор Цирка на Цветном бульваре. Народный артист СССР (1973), Герой социалистического труда (1990). Снялся в таких знаменитых фильмах, как «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика», «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «Когда деревья были большими» и во многих других.
Умер 21 августа 1997 года.