mamlas

Оригинал взят у mamlas в Сейчас даже трудно поверить, что это было, Ч. 8

Воспоминания о жизни в конце ХIХ - начале XX веков (Рыбинск, Молога, Гейдельберг, Берлин, Париж, Швейцария, Хабаровск и предчувствие революции)*

Ранее: Ч.1 (начало), Ч.2, Ч.3, Ч. 4, Ч. 5, Ч. 6, Ч. 7

Анна Борисовна Матвеева (Ревякина), автор

...Судьбой же отмеряно всего пять лет. Пять лет, которые были для них годами тревог и лишений, но и годами напряженного, я бы сказала, творческого труда.

Вернувшийся из плена, подлеченный немцами, отдохнувший в семье, Дмитрий Иванович стал думать сначала о работе, затем о поисках квартиры: хотелось независимости, хотелось воссоздать кабинет (библиотека и мебель находились в подсобных помещениях коровкинского дома), наконец, Коровкины поговаривали о том, что из Рыбинска лучше бы уехать.

Жилье нашлось. Это был дом Сапожникова (не так давно его снесли) на углу Пушкинской и Мышкинской (Герцена) улиц. Хозяина дома новые власти решили уплотнить, и дом стал коммунальным. Ревякины поселились на втором этаже.

В городе было неспокойно. Люди, измученные войной, двумя революциями, лишенные своих домов, работы, жили в постоянном страхе: повсеместные обыски изъятие «лишнего» имущества; наряды краснофлотцев искали инакомыслящих, вытаскивали зачастую неповинных людей, по законам военного времени расстреливали без суда.

Аресты становились нормой жизни. Однажды поздним вечером к ним зашла Надя. Была она в темном платке и в простенькой кацавейке.

— Митя, Саша, я зашла проститься. Петя не пошел, простите его. Варю и Петрушу отправили в Москву, а сегодня и мы уезжаем.

— Надолго? Как же вы там жить будете?

Политические заключенные-женщины, освобожденные из Рыбинской тюрьмы, 1917

— Проживем, даст Бог. Москва велика, нас там никто не знает. Может, свидимся. Как устроимся — напишу.

Женщины обнялись, расцеловались. Всплакнули, — и все.

Не стало большого коровкинского дома, который был для них родным с 1916 года.

* Рыбинск. Документы и материалы по истории города. Стр. 201, док. №48.

В это же время (конец 1918 года) Дмитрия Ивановича приглашают на работу в совнархоз, созданный в марте 1918 года, «в целях борьбы с безработицей и регулирования промышленности»*, где он занимается экономическими вопросами и возглавляет бюро обследования промышленных ресурсов, а также проводит работу по изучению нашего края.

Порядок в городе все-таки восстанавливается. Мародерство исчезает, так как магазины были разорены и разграблены еще в 1917 году.

Бабушка рассказывала, как однажды, идя по улице Герцена (быв. Мышкинской), она встретила немолодую женщину, с трудом тащившую огромную бутыль водки (может быть, Смирновской?).

— Привел Господь, — сказала она. — Иди и ты, там осталось еще.

Но оставалась узаконенной «неделя сундуков». В квартиры бывших богачей и «гнилой» интеллигенции, представителями которой были и Ревякины, являлась делегация женщин в красных платочках; они начинали обыск с сундуков, заглядывали в гардеробы и реквизировали те вещи, которые считали излишними. Необходимые, по их мнению, оставляли хозяевам.

Самой дорогой вещью в семействе считалась норковая шуба с ильковым воротником.

Жители соседнего дома предупредили (так было принято), что сейчас к ним будут пролетарки.

Как спасти шубу? Решение пришло тут же. Шуба положена под матрац на постель Павла, сам Павел обвязан платком.

— Ложись на кровать и охай, у тебя болит зуб.

Сын понял и начал стонать.

Пришедшие вскоре женщины уже приступили к разборке вещей, однако обратили внимание на парнишку, мучающегося от зубной боли.

— Слушай, ты, вроде, образованная, а не знаешь, что лучшее средство от зубной боли — настойка шалфея; пусть полощет раза два тепленькой — и все пройдет.

Вот так было. Прихватив несколько полотенец, женщины ушли.

Шуба была спасена, и я видела ее. Из большой элегантной шубы для моей матери в сороковых годах сделали аккуратную небольшую шубку, которую она носила лет десять-пятнадцать, пока ее не съели моли.

Я отвлеклась. Александра Ивановна ищет для дочери няню, так как сама собирается работать в школе.

В Рыбинске учителей-второступенцев восемьдесят человек. Среди них учительницы, окончившие Бестужевские курсы в Петербурге или женские курсы В.И. Герье в Москве, а среди мужчин были выпускники университетов и даже высшей духовной академии. Почти все работали раньше в гимназиях и училищах города и были готовы работать в новых школах.

Конечно, нужны были новые установки, программы, методики, следовательно, руководству города пришлось обратиться к тем же самым преподавателям.

Перед ними была поставлена задача: учителя должны воспитывать молодое поколение строителей социализма. Возникало сомнение, справится ли учительство с поставленной задачей, поэтому было решено всех учителей подвергнуть экзамену, чтобы они доказали свое право работать в советской школе. Учителя должны были подготовить доклады, рефераты, сообщения на темы, которые им были предложены нашими первыми методистами, избранными из тех же восьмидесяти учителей.

* Чайковский Ф. К. Родился в 1894 г., Польша, г. Мазовец; учебная школы № 25, Зав.. Проживал: Ярославская обл., Рыбинский р-н, г. Рыбинск. Арестован 17 февраля 1938 г. Приговорен: ОС при НКВД 22 сентября 1938 г., обв.: 58-10 ч.1. Приговор: 10 л. ИТЛ Реабилитирован 2 сентября 1992 г.

Одним из них оказался Феодосий Корнилович Чайковский*, прекрасно знавший русскую литературу как древнюю, так и новую — то есть, после Ломоносова, поэтому именно он выдавал темы словесникам и историкам для рефератов и докладов.

Ревякина А.И., например, получила задание-реферат на тему: «Воспитание атеистов по произведениям Гоголя Н.В.». Историкам, наверняка, пришлось знакомиться с работами Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

А бабушка домой пришла расстроенная, так как ничего не могла придумать, на каких же произведениях великого писателя воспитывать атеистов.

— Митя, помоги же мне, — попросила она мужа.

— Саша, да не пиши ты ничего. Ведь я же не собираюсь сдавать никаких экзаменов, хотя нам тоже предстоит получать новый диплом.

— Ты анархист, — сказала Саша, обвинила его в безразличии к ее заботе и все-таки занялась этим сама.

У нее получилось. Были привлечены «Вий», «Заколдованное место», что-то из «Арабесок»; все было обосновано и, таким образом, диплом от новой влчсти был получен и назначение в одну из школ тоже.

Далеко не у всех экзамены прошли успешно. Одна из учительниц немецкого языка на вопрос: какую роль сыграло христианство, введенное на Руси в 988 году, ответила:

— Я думаю, облагораживающую.

— Достаточно, — молвил экзаменатор из матросов, — к работе с детьми не допускать.

Всем было ее очень жаль.

Получив новые аттестаты, учительская когорта, подкованная идеологически, начала сеять «разумное, доброе, вечное».

Группа учителей Рыбинского коммерческого училища с Брешко-Брешковской

Мне очень дороги воспоминания о тех старших, старых учителях, с которыми мне довелось встретиться в годы учебы в Щербаковском учительском институте (1949—1951 гг.) и в дальнейшей моей работе в школах города.

* Туров И.Д.: 1883 года рождения, Место рождения: Вологодская губ., Вольский уезд, д. Тавринга; русский; председатель педагогического совета в Вожгальской гимназии; место проживания: Куменский (Вожгальского) р-н, с. Вожгалы, Осужд. 26.12.1918 Уральская ЧК. Обв. за принадлежность к партии кадетов. Приговор: Освобожден через 4 месяца ввиду поручительства. Реабилитиация 14.07.1992

Иван Деевич Туров* — словесник, интересный человек, он работал в педагогическом училище и читал лекции нашим студентам-литераторам.

С ним свел меня смешной случай. Я торопилась куда-то и, перепрыгивая через ступеньки, летела вверх по лестнице в широченных шароварах (мода была такая) и в курточке.

Вниз спускался старичок небольшого роста, полненький, с очень добрым лицом. Это я успела заметить.

— Куда ты несешься, существо? — старичок остановился.

— Какое еще существо? Я не существо и тороплюсь на семинар.

— Как зовут-то тебя; вроде бы я всех знаю.

— Так я же с физмата. И вообще я Анна. Фамилию сказать? Ревякина я, Анна Ревякина.

— Постой, постой, Александра Ивановна Ревякина тебе кто?

— Бабушка, — буркнула я.

Дальше последовала остановка и расспросы о бабушке: как чувствует себя, работает ли, где работает; завершилась встреча приветами и лучшими пожеланиями Александре Ивановне. А мне было рекомендовано носить юбки.

Еще раз мне удалось случайно услышать, как интересно он рассказывал студентам о древних рукописях, и я узнала, что его зовут Иван Деевич.

* Лучинский А.В. (1892-1967). Доцент. Окончил МГУ (1915). Служба в царской и в Красной Армии (1915-1921); преподаватель математики и заведующий средней школой (1922-1929); преподаватель авиационного техникума (1929-1932). Работал в РАИ - УАИ с 1932 по 1949 гг.: ассистент (1932-1933); избран на должность доцента в 1933 г.; доцент с 1938 г.; зав. кафедрой математики (1935-1942 и 1946-1949); в 1942 г. был призван в армию и служил в должности преподавателя математики в военных училищах. Научные интересы - в области аэродинамики. Опубликовал статью Относительный поток воздуха по лопастям пропеллера // Записки МГУ, 1915. Участник гражданской войны. Награжден орденом Красного Знамени (1921).

Анатолий Владимирович Лучинский* — наш удивительный математик, у которого окружность на доске возникала без циркуля — одним взмахом руки, а лекции его были для нас прекрасным открытием мира большой математики. Во внеурочное время он ходил с нами на каток, бывали в кино, а зимой зачастую шли домой через Волгу.

Он хорошо знал бабушку — по работе в школе, а деда — по работе в Рыбинском научном обществе в 1921-23 годах.

Ревякины, как и все жители нашего города, жили, работали, растили детей и... голодали, ибо «по имеющимся в губпродкоме сведениям, содержимое питания губернии исчерпано окончательно. Рыбинский уезд и Рыбинск фактически голодают...» [Рыбинск. Документы и материалы по истории города, стр. 197]

Значит, Александра Ивановна снова по выходным дням собирается в поездку по ближайшим деревням и поселкам снова менять вещи на любые продукты: картошку, рыбу, масло, если где-то еще остались маслобойни, может быть, муку или зерно.

Как и раньше, собирались компаниями, договаривались с машинистом товарняка, чтобы он посадил их в пустой вагон, пусть даже в тамбур, а перед Рыбинском притормозил состав, чтобы можно было сбросить мешки и котомки, спрыгнуть и не попасть в облаву. Ездили женщины осенью и зимой, а когда машинист останавливал состав за три-четыре километра от станции, то все, торопясь, выкидывали свои мешки и, перекрестившись, прыгали сами. И судьба хранила их. Никто не пострадал во время приземления, но самое удивительное — ни у кого ничего не было украдено.

— Эй, бабенки, чей это мешок? — кричит одна.

— А вот чей-то баул — забирайте.

Мешки, баулы, котомки разбирались хозяйками, и вся компания с тяжелым, но таким необходимым грузом рассеивалась по разным дорогам к своим домам.

Дмитрий Иванович встречал жену; зимой спасали санки, а осенью груз делили пополам и довольные шли домой.

— Саша, ты очень устала?

— Немного, Митя; ты же пришел, и все хорошо. Как дети?

С детьми порядок, а через час-полтора готов и ужин. Как хороша и вкусна горячая картошка да еще с маслом!

Рейды повторялись через две-три недели.

Зарплату выдавали натурой: однажды Дмитрий Иванович принес два ведра повидла: в другой раз отец получил две большие корзины спичек, а Павел очень толково их распродал, оставив часть для обмена.

Наверное, в экстремальных условиях у каждого человека включаются какие-то «резервы», которые помогают ему превозмочь голод, холод, всякое неустройство. Люди работают, недоедают, но остаются здоровыми; у них остались в прошлом и уют, и веселье, и сытные праздники, они ходят в обносках, но... они живы, а остальное приложится!

Власти занимались домами и усадьбами бывших богатых горожан: купцов, дворян, промышленников. Многие были ликвидированы (какое ужасное слово). Дома подвергались разграблению, но все-таки находились люди, которым удавалось сохранить ценные вещи для будущих музеев.

В имении Михалковых была прекрасная библиотека. Ее вывезли их дома и в полном беспорядке свалили в сарай. Книги ждал костер.

Дмитрию Ивановичу кто-то сообщил о предстоящем аутодафе, и он пошел к руководителю этой варварской акции. Оказалось, товарищ знал Ревякина по работе в совнархозе и уважал его. Дмитрий Иванович произнес страстную речь в защиту книг любых, находящихся в сарае, уверяя, что они будут необходимы и молодым, и старшему поколению, что они представляют культурное наследие прошлых веков, хранят знания, накопленные человечеством за многие столетия, тайны истории и т.д. Тогда товарищ сказал:

*Золотарев А.А. В 1930 году вместе с другими рыбинскими краеведами был осуждён на три года архангельской ссылки. В 1940-е годы написал несколько религиозно-философских статей, опубликованных лишь недавно. Умер 13 февраля 1950 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище. Реабилитирован в 1989 году [*]

— Дмитрий Иванович, мне приказано от них освободиться. Если ты с кем-нибудь увезешь их, то так и быть — тащите их в усадьбу Наумова, там уже есть книги.

Стояла зима. Все сковано льдом. Дмитрий Иванович оперативно собирает единомышленников: Алексея Алексеевича Золотарева*, Марию Константиновну Шестакову, учительницу Благову, собственную жену, — и на санках в сумерки, и далее — в темноте, книги были перевезены в Наумовскую усадьбу, где и разместилась вся библиотека Михалковых, положив основание главной библиотеке города.

«С 1919 года заведующим библиотекой становится Золотарев, обладающий энциклопедическими знаниями в области литературы и искусства, естествознания и философии. Здесь проходят заседания научного общества, литературные вечера» [Рыбинск. 115 лет РЦБ им. Энгельса]

Голодающий город получил замечательный очаг культуры.

* А. А. Золотарев.

«Из всех образовательных учреждений общественная библиотека есть учреждение самое народное и общенеобходимое»*.

Мне приятно сознавать, что мои бабушка и дед внесли свой небольшой вклад в создание моей любимой библиотеки.

Продолжение следует ...

публикация подготовлена при помощи Михаила Матвеева